Описание психических явлений

Психика человека и мир онтологически слиты воедино: они изначально (если это начало было) упакованы друг в друга. Противостояние материализма и идеализма — это спор спосо­бов описания этой слитности. Похоже, оно является следстви­ем некорректно сформулированной проблемы.

По Брунеру наука о психике служит примером раздвоения между гуманитарной фразеологией и естественнонаучным стан­дартом, т.е., действия в двух познавательных режимах приводят к двум способам познания, один — «...парадигматический, или логико-сиентистский, пытается осуществить идеал формаль­ной математической системы описания и объяснения» (Брунер, 1986). Второй — нарративный способ познания, который также наделяет мир смыслами, но требует не правды, а правдоподобия; т.е. нарративное познание обеспечивается воображением, насе­ляющим образами фантазии окружающий мир.

Нарратив движется в иной нормативной плоскости, чем ло­гическая мысль, которая выбирает между ложью и правдой, но, те не менее, его задача — обеспечить смысловую преемствен­ность человеческой жизни. Модель повествования и её откло­няющаяся иллюстрация создаются в нарративе на ходу. То, что объединяет персонажи внешне, есть сюжетная рамка — норма, а внутри их культурное осознание.

Брунер сопоставляет две фундаментальные метафоры «че­ловек-текст» и «человек-роль» как социальные модели жизнен­ного пути: первая не имеет себе равных, хотя, сколько коллизий происходит из-за столкновения жесткой фиксации ролевого поведения и спонтанной игры, т.е. противоречий письменного и дописьменного сознаний.

Гуманитарные науки самоопределяются как средства обра­зования личности, находящегося в потоке жизни, являют со­бой компромисс между процессом самовыражения и его опос­редованием, поэтому отличаются повышенной насыщенностью смыслами, нарративной формой и адресностью.

Та часть мира, с которой имеет дело человек, в значительной степени является продуктом (в том числе и актуально) деятель­ности самого человека. Производится он в процессе описания мира — его семантического удвоения. А поскольку всякое опи­сание всегда избирательно, то предмет описания избирательно разворачивается (распаковывается) в этом удвоении. Сотворив очередную порцию мира и себя, человек действует в соответс­твии со своим новым пониманием и оказывается одной из ве­дущих преобразующих сил мироздания.

Нарратив следует рассматривать как модель эксперименталь­ного освоения мира, т.е. нарратив — это всегда проблема взаи­моотношения между рассказом и жизнью, выявление специфи­чески нарративных способов осмысления мира. Дискурс — это специфический способ, или правило организации речевой де­ятельности (письменной или устной). Т.о., нарративно-дискурсионный анализ — это метод, позволяющий рассмотреть нарратив как специфический способ дискурсивного моделирования реальности. И.В. Саморукова пишет: «Дискурс — это язык в том виде, в котором он используется говорящим субъектом».

Всякое описание, сколь бы парадоксальным оно ни показа­лось, всегда имеет свои основания, свои онтологические корни — и в этом смысле всякое описание, любой способ видения посвоему верен. Их непонимание кроется в отсутствии доступа к контексту, в котором они означиваются.

При рассмотрении нашего вопроса нельзя обойти литературно-теоретические взгляды Р. Барта. Он пишет: «Будучи названа, любая реальность превращается в знак этой реальности, в услов­ную этикетку, под которую подходят все явления данного рода: номинация не «выражает», а как бы «изображает» свой предмет». «Исторический» смысл произведения есть результат его интенциональности: интенция как бы напрягает текст изнутри, создаёт его устойчивую смысловую структуру, закрепляемую в системе персонажей, парадигмике и синтагматике сюжета и т.п. Понять исторический смысл произведения, значит, вжиться в эту струк­туру, увидеть мир глазами произведения, заговорить на его языке, подчинить себя заложенному в нём чувству жизни (Р. Барт, 1989).

Феномены, с которыми имеет дело психология — это собы­тия (событие — состоявшееся, истинное бытие), которые име­ют двойственное обоснование: со стороны причин и со стороны результата. Поэтому понимание их строится и в казуальных и в телеологических понятиях. У 3. Фрейда эта двойственность фе­номенов схватывается дихотомией либидо и символа. П. Рикёр приводит и другие пары понятий: побуждение и нацеленность, желание быть и знак, желание и усилие существовать и др.

Цели научного исследования — понять то, каким образом в реальной человеческой деятельности увязываются причины с намерениями, истолковать смысл этой связи по отношению к конкретным людям и/или всему человечеству. В данной перс­пективе стремление человека понять себя совпадает с проекти­рованием себя, развитием.

Характер знаний, которые ожидается получать — частные закономерности, ограниченные контекстами, в которых они имеют смысл, вплоть до уникальных единичных характерис­тик отдельно взятого лица.

Способ установления истинности знаний — экспертные суж­дения, личное участие, непосредственное переживание соот­ветствующего опыта и пр.

Изучаемая реальность не принимает естественнонаучную логику, в которой первоначально субъект и объект разводятся, а затем пытается эту пропасть преодолеть. В этой логике чело­века приходится сначала мысленно превращать в объект, а за­тем пытаться отыскать в нём субъектность.

В качестве альтернативы избирается другой ход мысли: изначально полагать бытийственную упакованность мира и человека друг в друге. Познавательная активность последне­го заключается в стремлении распаковать себя — превратить потенцию в актуальность (актуализировать себя). Средством распаковки — семантического удвоения — человеком как са­мого себя, та и мира выступает язык. Способы распаковки — понимание, выделение существенного (того, что скрыто, но составляет сущность мира и самого человека), перекомпонов­ка полученного материала — вместе составляют один метод: истолкование. В таком понимании истолкование оказывается средством развития человеком себя и мира. Наиболее полная разработанность истолкования как метода обнаруживается в герменевтике.

Герменевтический подход — это и метод сов­местного (со своими коллегами, выступающими в функции компетентных экспертов) исследования данной проблемной области. Специфика изучаемой реальности состоит в том, что она в своём полном объёме представлена в том же субъектив­ном пространстве, что и квалификация экспертов — мы все погружены в психическую и социальную стихию, укоренены в них своими глубокими душевными пластами. Чтобы отстра­ниться от этой реальности и занять позицию «объективного» исследователя, свою субъективность пришлось бы умертвить. Прямая экспериментальная проверка — в естественнонауч­ном, аппаратном её понимании — психологического воздейс­твия вряд ли возможна, поскольку трудно себе представить, какой объективный инструмент может зафиксировать то, что в принципе может быть зафиксировано лишь инструментом психическим. А уж если избежать субъективности мы не мо­жем, то корректно будет осмыслить саму субъективность как специфический инструмент исследования. Поэтому цент­ральным методом признаётся вынесение экспертных заклю­чений: субъективная реальность может быть исследуема в таком отстранении (по отношению к одному исследователю) как передача выносимых суждений на рассмотрение другим исследователям-экспертам.

Для герменевтического подхода характерны:

  1. Осознанная установка на истолкование, разъяснение, а не на беспристрастное описание. Понять — значит привнести своё понимание (заключённое в способах и средствах мышле­ния) в предмет изучения, а не стерильно зафиксировать нечто в предмете. Как пишет Рикёр «слову интерпретация я придаю его подлинный смысл: выявление скрытого смысла в смысле очевидном».
  2. Стремление понять смысл человеческих действий, т.е. совокупность его связей с миром.
  3. Фокусировка на языке как носителе сведений о челове­ке. «Интерпретативный подход обращается к конкретным из­менениям значений, к кругу значений, в котором мы себя об­наруживаем и который не способны вполне преодолеть».
  4. Смысл схватывается через многосторонний анализ средств выражения: речь, беседа, символические действия, социальные артефакты. «Семантическим ядром всякой герме­невтики является определённая конструкция смысла, которую можно было бы назвать двусмысленной или многосмысленной». Поэтому существующие противоречия воспринимаются как источники смысла.
  5. Допускается отсутствие явных различий между фак­тами и оценкой, истинной и верой. Необходимо осознать, что в рамках языка мы всегда работаем только с разными видами описаний (толкований) а не с самой реальностью. К последней мы имеем доступ тоже только через язык.
  6. Значение любого события или явления зависит от кон­текста — от всей совокупности его актуальных и потенциаль­ных связей: «Каждое частное явление погружено в стихию пер­воначального бытия» (Бахтин, 1979).
  7. Невозможность сформулировать точное теоретическое описание. «Взамен даётся «теплая идея». Её «выживание» не зависит от будущих исходов, но скорее от того, насколько хо­рошо эта концептуальная рамка применяется к интерпретации новых случаев» (Bochner, 1985).

По отношению к активности человека прямой перенос ме­тода истолкования (герменевтика) требует дополнительного обоснования. Речь идёт о том, насколько точно текст отсыла­ет нас к тому предметному содержанию, на который стремится указать автор. Эта точность зависит от трёх моментов: во-пер­вых, от того, насколько хорошо автору удалось подобрать не­ обходимые средства выражения, во-вторых, от разрешающей способности языка и, в-третьих, от способности читателя ре­конструировать замысел автора. В случае с таким видом текста, каким является поведение человека, приходится иметь дело с поэтапным толкованием: поведение фиксируется (подвергаясь первой редукции) и/или описывается (толкуется, а значит и уп­рощается), затем оценивается экспертами (ещё раз интерпрети­руется), и в завершении автор исследования делает некоторые заключения (снова толкует).

В герменевтическом исследовании этот момент постоянной трансформации содержания в результате проводимых проце­дур относится за счет субъективности занятых в исследовании людей и стремится учесть эти искажения в поведении, понять их как источник важных сведений о самом поведении челове­ка. Делается это не путём снижения степени субъективизма людей, а через признание его полноправным фактором иссле­дования. В результате складывается некоторый перечень тре­бований, которые могут быть предъявлены к тексту (стимульному материалу), толкователю (испытуемому или эксперту), а также к языку, на котором должны быть изложены результаты интерпретации такого текста как поведения.

У Шпета принципы герменевтики связаны с трактовкой слова как наиболее универсального выражения действитель­ности в её историческом самосознании. Г. Г. Шпет исходит из того, что природа понимания социальна, поскольку всякое сообщение предполагает реальную коммуникацию. В то же время содержанием сообщаемого является не психологическое «представление» индивида, но предметное значение тех зна­ков, которые выступают социально-культурными средствами выражения сообщения. Отсюда становится ясным, что «теория знака со своей материальной стороны и есть нечто иное, как теория социального предмета» (Шпет Г.Г., 1989). Раскрытие природы понимания, таким образом, связано с уразумением самого перехода от знака к значению и смыслу. По Шпету гер­меневтика — это учение об истолковании, которое строится на основе социальных актов понимания и взаимопонимания.